Сначала сводки Совинформбюро, а потом Нюрнберг

 

Сначала сводки Совинформбюро,

а потом Нюрнберг

 

Нюрнбергский процесс над немецко-фашистскими лидерами длился почти год, с 20 ноября 1945 г. по 1 октября 1946 г. Никогда прежде не предавались суду преступники, завладевшие целым государством и самое государство сделавшие орудием своих чудовищных преступлений.

 

Погожим июльским днем 2004 года, я стоял на крыльце Царскосельского Пушкинского Лицея, ожидая когда моя группа закончит экскурсию и спустится вниз. Я здесь уже бывал и потому коротал время в беседе с экскурсоводом параллельной группы. Спросил, подрабатывает ли эта женщина или вождение экскурсий ее постоянное занятие?

-Нет. Экскурсии обслуживаю только летом, – отвечала она, -А так, преподаю историю в университете.

-Имеете научное звание?

-Да, я доцент, кандидат наук.

-А каков ваш научный интерес?

-Диссертация моя по Нюрнбергскому процессу.

Я оживился, -А не встречали ли в документах процесса фамилию стенографистки Реутт?

Пришла очередь оживиться моей собеседнице, -Да, встречала. А что, вы ее знаете?

-Знаю. Галина Леонардовна Реутт. Она живет в Москве, и я с нею не раз беседовал о том периоде жизни.

-Ой, как интересно! А сколько же ей лет? И она все помнит?...

 

Галине Леонардовне в ту пору было 94 года. А познакомиться с ней довелось за несколько лет до этого. Московские родственники попросили осмотреть приватно какую-то бабушку, которая перенесла перелом бедра, а теперь у нее болело колено. И хотя я давно перешел в журналистику, но врачебное ремесло еще помнил. Приехав на квартиру бабульки, жившей неподалеку от Новодевичьего монастыря, я увидел маленькую, сухонькую, седую как лунь, милую женщину с аристократическими манерами. Пациентка моя оказалась туговата на ухо и, чтобы она слышала вопросы, приходилось почти кричать. Сама она говорила тихо, хорошей литературной речью. Оказалось, что старушка свободно могла изъясняться еще и на французском, а у ее изголовья лежала старинная книжица на немецком с закладкой из почтовой открытки.

Осмотрев колено бабушки, я обнаружил все признаки артроза и порекомендовал тепло и мази, положенные в таких случаях. Потом женщина, ухаживавшая за Галиной Леонардовной, принесла чашки и мы стали пить чай. И тут я испытал волнение, какое знакомо немногим журналистам, которым посчастливилось встречаться с живыми свидетелями Истории.

Оказалось, что Галина Леонардовна, родившаяся в 1910 году, происходит из дворянской семьи. Ее отец до революции служил чиновником по железнодорожной части, а ее бабушка – ни много ни мало – была фрейлиной у жены Николая Второго Александры Федоровны.

-А сами вы царя-то видели хоть раз, Галина Леонардовна?

-Я была совсем маленькой девочкой, когда нас с бабушкой и мамой пригласили во Дворец на чаепитие. Скорее, всего, это было в год празднования 300-летия Дома Романовых. Мама опасалась, что я буду шалить и потому предупредила:  -Если ты не станешь слушаться, я не знаю, что с тобой сделаю!

И я вела себя тихо. Помню, мне поставили рядом с мамой большое кресло, а на него положили подушечку, чтобы я доставала до стола. Позади кресел стояли лакеи. Прямо напротив меня сидел мужчина с окладистой бородкой и очень добрыми глазами. А его жена мне показалась злой и я ее боялась. Через много лет и я даже спросила родственников – было ли все это на самом деле или это мои детские фантазии? Оказалось, что память не подвела.

Галина Леонардовна получила хорошее домашнее образование, свободно говорила на французском и немецком, но времена изменились. В стране утвердилась Советская власть и молодой девушке нужно было искать работу.

-Тогда очень модными были 2-годичные курсы стенографисток, - рассказывала она. -Специальность была престижной, почти, как высшее образование. В 1928 году закончила и пошла устраиваться на радиостанцию «Иновещание». Тогда ее только-только открыли и набирали тех, кто хорошо знает языки. Меня взяли.

-Интересно было?

-О-о! Кого я только не видела у наших микрофонов. Известные артисты, писатели. Приходил знаменитый тенор Собинов, тогда директор Большого театра. Бас Марк Рейзен.

-А Шаляпина когда-нибудь доводилось слушать?

-Да, слушала, еще девочкой, но это было до революции, и я тогда ничего не понимала. На «Иновещании» часто выступали Борис Полевой и Илья Эренбург. Эренбург несколько раз предлагал мне стать его секретарем. Но я отказалась.

-Почему?

Галина Леонардовна несколько кокетливо пожала плечами и засмеялась, -Я у вас, -сказала я ему, - никогда не буду работать. Он очень расстроился.

-Но почему?!

Бабуля предпочла не отвечать, но по ее улыбке я догадался, что молоденькая Галина слишком нравилась Эренбургу.

-А что в войну делали?

-Готовили к эфиру сводки Совинформбюро, информационные программы о положении дел на фронте. Кстати, о начале войны я узнала, наверное, первая в Москве. Кроме, конечно, Сталина. Утром позвонила по редакционным делам в Киев, а мне сказали –Галя, нас бомбят!

-А как попали в Нюрнберг?

-О! Это целая история. Это уже в 45-ом. Меня вызвали к начальнице и она предупредила меня о срочных «смотринах» у какого-то генерала. Нужно было прилично выглядеть, а мне и одеть-то было нечего. У одной подружки взяла чулки, у другой туфли, у третьей пальто. Посмотрели меня, быстро собрались и полетели на «Дугласе» в Германию. Все офицеры, генералы сидели вдоль бортов, а нам, девочкам, постелили на пол брезент, кинули полушубки и мы спали, прижавшись к друг дружке, пока летели. Было очень холодно. Приличную одежду нам всю выдали уже в Германии.

-Галина Леонардовна, вы там были стенографисткой?

-Да. Девять месяцев отработала. Напряжение страшное. Ответственность за точную запись каждого слова.

-Как вели себя нацисты?

-Особенно нагло и вызывающе вели себя Геринг и Кейтель. Ужасным было впечатление, когда выступали свидетели, рассказывали о зверствах немцев. Когда показывали кадры кинохроники концлагерей, зал был ошеломлен. Тишина мертвая.

 

С Галиной Леонардовной мы подружились. Я навещал ее довольно часто. Поражала ее генетика. Срослась сломанная шейка бедра и бабуля неторопливо, но самостоятельно передвигалась по комнате. У нее были целы все зубы! В 90 с лишним лет она сохранила память, всегда узнавала меня, читала книжку на немецком и даже сочиняла стихи. Однажды прочла только что ею написанное.

Есть много слов, овеянных годами,

Которые придумал человек.

Но есть одно простое слово - мама,

Начертанное в памяти навек.

В своих мечтах я вижу образ милый,

Из мира грёз приплывший налегке

С цепочкой тоненькой на шейке лебединой

И веером в опущенной руке.

 

На стене висела увеличенная фотография, где она еще ребенком, была на руках матери. Рядом темнел комнатный градусник «по Реомюру». Галину Леонардовну окружала старая резная мебель… Однажды я спросил –А хотите я спою вам русские романсы?

-Конечно, спойте пожалуйста, Володя.

Погруженная в себя, она слушала «Калитку», «Ямщик, не гони лошадей», «Хризантемы» и неслышно шевелила губами, повторяя за мною слова. Когда я прощался и поцеловал ей руку, она неожиданно, и как-то по-девичьи, зарумянилась.

Галина Леонардовна любила раскладывать пасьянс. Однажды я сфотографировал ее за этим занятием.

Владимир Мормуль, Коломна. 2004-2025 гг.

Публикация была отмечена Дипломом 1 степени на литературно-патриотическом конкурсе «Творческая застава»  80 лет Победы 23.04.2025