← к разделу

6 декабря исполнилось 205 лет со дня рождения Н.П. Огарева.

06.12.2018 | 20:42
Рейтинг новости

 

6 декабря исполнилось 205 лет со дня рождения Н.П. Огарева. Анатолий Горбунов подготовил к этой дате подборку материалов, касающихся освобождения верхнебелоомутских крестьян…

Об освобождении крестьян села Верхнего Белоомута Н.П. Огарёвым (по литературным источникам конца ХIХ-начала ХХ века).

В этом году, 6 декабря отмечается 205 лет со дня рождения поэта, публициста, революционера, ближайшего друга А. И. Герцена – Николая Платоновича Огарёва.

Как известно, Н.П. Огарёв, являвшийся владельцем села Верхний Белоомут, отпустил своих крепостных на свободу на 15 лет раньше реформ 1861 года.

 

Николай Платонович Огарёв. Портрет конца 1830-ых годов.

Сам по себе его поступок, не был чем-то совсем уж исключительным. Во всяком случае — далеко не единичным даже на территории современного Луховицкого района. Но и распространённым явлением это событие назвать нельзя — не так уж много помещиков спешили дать волю своим крепостным. Так, согласно данным, приведённым в книге Василия Ивановича Семевского «Крестьянский вопрос в России в ХVIII и в первой половине ХIХ века», с момента принятия в 1803 году "Указа об отпуске помещиками своих крестьян на волю по заключении условий, основанных на обоюдном согласии" от 20 февраля 1803 года, во времена царствования императора Александра I было всего 161 случай отпуска при количестве душ мужского пола 47153, в царствование императора Николая I-251 случай при 67149 душах, что составляло не более 1% от общего количества крестьянского населения.

Для Белоомута это событие является частью его истории, поэтому хотелось бы рассмотреть его более подробно.

Конечно, с позиций нашего времени трудно оценить, насколько вообще выгодны были условия договора для белоомутцев, что именно приобрели отпускаемые на волю крестьяне.

Попробуем разобраться, чем же на самом деле являлся Поступок Николая Платоновича. А что бы проще было это сделать, обратимся к литературным источникам более чем вековой давности.

Следует заметить, поступок Огарёва уже тогда вызывал разные оценки: так упомянутый выше В. И. Семевский произведя подробный подсчёт суммы выкупа (225368 рублей серебром), считал, что приходящиеся на одного человека 130 рублей платежа, величина довольно большая. Нам, конечно, довольно сложно оценить величину этой суммы, но для сравнения, на основании статистических данных того времени, можно сказать, что в середине XIX-го века к примеру корова стоила 6-10 рублей серебром, а крестьянская лошадь, в зависимости от возраста и состояния от 10 до 50 рублей (в среднем 30 рублей).

Не все были согласны с тем, что сумма выкупа, заплаченная верхне-белоомутскими крестьянами была слишком уж чрезмерной. Так, к примеру, Михаил Осипович Гершензон в своей книге «История молодой России», писал, что Семевский не учёл то, что помимо собственно свободы, крестьяне получали значительные земельные наделы, как в личное, так и в коллективное пользование. Поэтому, выкуп был по сути, не так уж и велик.

Михаил Константинович Лемке, в своих комментариях к полному собраний сочинений А.И. Герцена, пошёл ещё дальше, по его подсчётам, сумма в 130 рублей, приходящаяся на одну ревизскую душу, была фактически платой только за передаваемую крестьянам землю, личную свободу, по сути, они получали бесплатно.

В рассказе уроженца Белоомута Александра Владимировича Перегудова «Сосны», есть такие строки:

«Студенец находился километрах в пятнадцати от Белоомута, из крестьян которого вышли мои родители, а мой дед был крепостным помещика Огарева, поэта и соратника Герцена. Огареву принадлежал Белоомут и окрестные леса. Лес, простиравшийся от Белоомута до Студенца, он отдал своим крестьянам, но с тем условием, что ни вырубать, но продавать его они не могли; если же нужны были бревна на постройку или ремонт избы, крестьянин получал их бесплатно.»

Конечно же, в рассказе есть неточности. По сути, лес находился в коллективной собственности всей белоомутской общины, и по решению этой общины мог вырубаться и продаваться (как это было сделано с целью погашения части выкупной суммы, когда купец Розанов приобрёл 1100 десятин строевого леса на вырубку за 550000 рублей серебром). Но из того гарантированного пая, который каждый член общины получал на постройку, лес продавать на сторону было строго запрещено. Нарушителя данного правила могли вообще лишить права пользоваться лесом.

Но о размерах надела данные вполне достоверны: если посмотреть на уже послереволюционную карту 1927 года, то можно увидеть, что границы "Огарёвской" лесной дачи действительно доходили до Студенца:

 

Елизавета Александровна Олюнина, в своей книге «Портновский промысел в Москве и в деревнях Московской и Рязанской губ.», сообщает следующие сведения:

«Верхний Белоомут имеет большие лесные участки, находящиеся в общинном владении. Крестьяне этого села в 1846 г., еще задолго до освобождения от крепостной зависимости, вышли в разряд свободных хлебопашцев. Помещик Николай Платонович Огарев продал им свое имение с угодьями, так что крестьяне пользуются дровами и лесом для необходимых хозяйственных нужд. Для постройки дома и хозяйственных принадлежностей дается 120 деревьев.

В Нижнем Белоомуте местный помещик Хомутов также предложил купить его имение, но крестьяне, ожидая, что вся земля достанется даром, пропустили удобный момент. Участок леса был куплен незначительный сравнительно с Верхним селом, вследствие чего общество дорожит им, и население вместо дров имеет только хворост. Для построек же дают даром не более 10 деревьев, и то только в случае пожара.»

После революции 1917 года, впрочем, преимущества верхнебелоомутцев были утрачены. По сути, часть леса, находившегося в собственности крестьян, отошла государству (а со временем – и весь остальной лесной надел). Вот что пишет А.В. Иванов в книге «Естественно-исторический очерк Зарайского уезда»:

«…Всего в уезде лесничеств три: Зарайское, Луховическое и Белоомутское. Наиболее ценные леса расположены в лесничествах Луховическом и Белоомутском. В состав последнего вошли бывшие заповедные крестьянские леса, подаренные некогда поэтом Огаревым своим крепостным крестьянам при освобождении их им от крепостной зависимости в пятидесятых годах прошлого столетия...»

Впрочем, на тот момент какая-то часть лесов всё же продолжала находиться в крестьянском пользовании, как леса местного значения ( в отличии от лесов Гослесфонда). На приведённом выше фрагменте карты, этот надел (местного значения) обозначен римской цифрой V.

Можно сказать, что своим поступком Огарёв пытался решить две задачи: освободить крепостных с последующим созданием автономной крестьянской общины, и одновременно, поправить своё материальное положение. Причём вторая задача могла быть решена значительно проще: простой продажей имения, причём за сумму большую, чем была получена в итоге от крестьян. Если верить М.К. Лемке, предложения о продаже имения поступали Огарёву от его же собственной сестры.

М. О. Гершензон же, основываясь на письмах к Огарёва к жене, высказывает предположение, что не последнюю роль в освобождении крестьян за плату сыграла именно она. Деньги, как отмечает Гершензон, нужны были Николаю Платоновичу не в последнюю очередь для удовлетворения материальных потребностей жены, довольно значительных.

В принципе, ничего не мешало Николаю Платоновичу отпустить своих крепостных за совсем символический выкуп, или же совсем бесплатно, такие случаи, как следует из книги Семевского были, хотя и крайне редко (17 случаев в царствование Александра I и 9 случаев при Николае I). Известны так же прецеденты, когда помещик не получал непосредственно платы за освобождение крестьян, но брал с них какое-либо обязательство, например перечислить некоторую сумму на благотворительность, сооружение памятников и т.п.

В целом же, с освобождением крестьян всё получилось далеко не так, как планировал Огарёв. Как известно, в любом сообществе всегда существует в той или иной степени разделение на богатых и бедных. Не был исключением и Верхний Белоомут. Если отдельные зажиточные крестьяне могли предложить за свою свободу сумму, сопоставимую со всем полученным от белоомутцев выкупом (во всяком случае, они обращались к барину с такими предложениями), то для кого-то и 130 рублей были большими деньгами. Видимо из-за таких малоимущих и накопились оброчные недоимки, востребованные помещиком при отпуске крепостных. Выкуп выплачивали коллективно, зажиточные платили за бедных, и создавалась новая зависимость, уже не от помещика, а от своих же односельчан. Поэтому, ни о каком равноправии членов общины не могло быть и речи. По сути, бедняки просто избавившись от одной зависимости, попали в другую.

Подводя итог всему написанному выше, можно сделать вывод, что поступок Огарёва в отношении крестьян Верхнего Белоомута, был всё же скорее благом, чем злом. Хотя, конечно, не всё было до конца продумано и реализовано было не самым лучшим образом. По словам М.О. Гершензона, Огарёв был идеалистом, не знакомым с действительными условиями сельского быта, и с жизнью вообще, поэтому его затея создать автономную крестьянскую общину и не увенчалась успехом. Впрочем, винить во всём Огарёва нельзя: по сути, удачных примеров воплощения подобных идей — освобождения с созданием крестьянской общины, – на тот период, наверно не найдётся.

Жители Верхнего Белоомута, в целом оказались в более выгодном положении по сравнению с нижнебелоомутцами, получившими свободу в результате реформы 1861 года. Тем более, что отпускаемые на свободу крестьяне, всё равно не получали всего даром — хотя они и становились лично свободными, но оказывались на положении временнообязанных перед бывшим хозяином до полной выплаты выкупа за землю (срок выплаты в рассрочку, теоретически, мог составлять 49 лет, на практике срок как правило был меньше). Кроме того, если Огарёв не задумываясь продал крестьянам все принадлежавшие ему угодья, то при отпуске крестьян на основании реформ 1861 года, им был гарантирован лишь некоторый минимум, причём, как правило, помещики старались передать не самые лучшие наделы, да ещё нарезать их так, что бы вклиниться между этими участками («чересполосица»). К тому же, хотя сама реформа давно назрела, перспективы избавления всех без исключения крестьян в государстве от крепостной зависимости в начале 40-ых годов были весьма туманны. Единственным нормативным документом на эту тему был упомянутый выше указ от 20 февраля 1803 года.

Но не смотря ни на что, память об Огарёве в Белоомуте была жива, и всячески поддерживалась, несмотря на то, что за свои революционные взгляды власть не очень то его жаловала. В его честь была названа открывшаяся в 1906 году бесплатная библиотека, две улицы были переименованы в Большую и Малую Огарёвские, в храме Трех Святителей при реконструкции был сооружен Никольский придел. В 1913 году верхнебелоомутская общественность широко отметила столетие со дня рождения своего бывшего помещика.

Список использованной литературы:

В.И. Семевский «Крестьянский вопрос в России в ХVIII и в первой половине ХIХ века». Типография товарищества «Общественная польза», С-Петербург, 1888 год.

2. М.О. Гершензон. «История молодой России». Государственное издательство, Москва-Петроград, 1923 год.

3. А.И. Герцен. Полное собрание сочинений и писем. Под редакцией М.К. Лемке. Том V. Издание наследников автора. Петроград, 1915 год.

4. Е.А. Олюнина. «Портновский промысел в Москве и в деревнях Московской и Рязанской губ.» 1914 год.

5. А.В. Иванов. «Естественно-исторический очерк Зарайского уезда». Издание Зарайского краевого музея, Зарайск, 1927 год.

Для тех, кто пожелает ознакомиться с текстом первоисточников, подробные цитаты из них приведены ниже как приложения, что бы не перегружать основной текст.

Приложение №1

(цитата из книги В.И. Семевского «Крестьянский вопрос в России в ХVIII и в первой половине ХIХ века»)

«…В 1840 г. известный друг А. И. Герцена, Н. П. Огарев, заключил договор с крестьянами унаследованного им от матери имения села Белоомута, зарайского уезда, рязанской губ., относительно увольнения их в свободные хлебопашцы. П. В. Анненков в своей статье ,,Идеалисты 30-х годов” сообщает несколько сведений об этом освобождении, но, не имея, по его собственным словам, официальных документов об этом, деле, он говорит о нем лишь „по слухам и воспоминаниям современников” и, вследствие этого, его рассказ, при всей его краткости (всего полторы страницы), заключает в себе несколько крупных ошибок. Минуя их, мы заимствуем из него несколько строк, оставляя их, однако, на ответственности автора. Г. Анненков сообщает, что богатые крестьяне села Белоомута, стоявшего на реке Оке, украшенного 4 церквами, владевшего великолепными поемными лугами и обширными рыбными ловлями, служили в звании управляющих, распорядителей и в других высших должностях при откупах, и если сами не делались откупщиками, то единственно по милости крепостного права. Многие из них являлись к старому помещику (отцу Николая Платоновича) с просьбой о свободе с предложением значительных выкупов. Один из них почти накануне его смерти предлагал за себя 100,000 р. сер. (?), но старый барин. довольствовавшийся очень скромным оброком с своих крестьян и поощрявший всячески их страсть к наживе, не хотел и слышать о выкупах, гордясь тем, что в числе его подданных есть чуть не миллионеры. Молодой, унаследовавшей его имение, барин (имение как мы сказали выше, было собственно материнское) тоже не благоволил к отдельным выкупам, но по другим причинам. Он отказал трем домовладельцам, явившимся к нему тотчас после смерти его отца с 250,000 р. (?) в виде вознаграждения за свое освобождение, и требовал, чтобы все село, в полном его составе, приступало к выкупу и равномерно воспользовалось его выгодами. На этом условии и состоялась сделка”.

Возвращаемся к неизданным официальным документам.

Договор, заключенный „коллежским регистратором” Огаревым с крестьянами в октябре месяце 1840 г., был препровожден губернским предводителем дворянства в марте следующего года в министерство внутренних дел. Через месяц министр гр. Строганов возвратил его обратно с некоторыми замечаниями; измененный, он вновь поступил в министерство и был опять возвращен для исправления. В конце февраля 1842 г. договор был окончательно изготовлен, а в июне уже утвержден государем. Приведем подробно его содержание.

Крестьянам села Белоомута в верхней половине, за исключением всех отпущенных на волю в разное время, прочим 1,820 д. м. п. „дается вечная свобода для поступления в звание свободных хлебопашцев с женами их, детьми и приемышами обоего пола, как в ревизии значащимися, так и после оной рожденными, со всем их потомством, строением, скотом и всяким имуществом”. При селе этом пахотной земли не было, а во владении крестьян находились луга, леса, выгонные и усадебные земли, рыбные ловли и прочие угодья; все эти земли и угодья в количестве 8,127 дес. (по 4 и 1/2 , дес. на душу), приходившихся на его часть (из 20,196 дес, состоявших по селу Белоомуту в чрезполосном владении с другими помещиками), Огарев предоставил увольняемым крестьянам „в вечную и потомственную их собственность вместе с личною их свободою". За это они приняли па себя следующие обязательства: 1) заплатить 142,857 р. сер. выкупа, в счет которого они, при заключении первого условия, в октябре 1840 г., внесли 7,143 р., а затем остальные 65,714 руб. обязаны были уплатить в продолжение десятилетнего срока, начиная с 1841 г., с тем, чтобы во все время, покуда они будут состоять в долгу у помещика, они вносили ежегодно по 4% с недоплаченной ими суммы; 2) уплачивать в узаконенные сроки состоящей на селе Верхнем Белоомуте долг сохранной казне московского опекунского совета (по займу, сделанному в 1837 г. на 26-ти летней срок) 310,000 р. ассигнациями сколько числилось из этого долга за трехгодичною уплатою помещика (что они уже и начали исполнять на основании первого условия); 3) по уплате ими в десятилетний срок всей договоренной суммы, они обязались внести помещику в продолжение 3-х лет состоящую за ними оброчную недоимку 11,428 р. сер. Крестьяне, разумеется, приняли на себя уплату податей и исправление рекрутских и других государственных повинностей (а до новой ревизии и за вольноотпущенных). По утверждении условия государем, они, должны были, “по взаимному согласию”, в трехгодичный срок разделить уступаемую им в собственность луговую землю на участки по числу увольняемых ревизских душ, с тем, чтобы они остались „в семействах их собственными и наследственными, лесные же дачи, дабы сохранить их от произвольного, безнужного истребления, на участки не делятся”, а должны быть в общем владении и пользовании увольняемых крестьян, с тем, однако же, чтобы количество нужного на сруб леса каждого из них определялось на мирской сходке, Земля выгонная, рыбные ловли и прочие угодья остаются у крестьян также в нераздельном владении. Дворовые усадебные места „навсегда должны быть наследственною собственностью” тех, которые теперь их занимают.

После того, как договор этот был утвержден государем в июне 1842 г., Огареву, чтобы окончательно его оформить, оставалось только явиться в рязанскую гражданскую палату „для совершения записи на уволенных им в свободные хлебопашцы крестьян. Но помещик не исполнил этого требования закона и даже, не подозревая необходимости своего присутствия в России для окончания этого дела, уехал за границу. В июле 1843 г. сенат определил, чтобы министерство внутренних дел приняло меры для отыскания Огарева и понуждении его явиться в рязанскую гражданскую палату. В марте 1844 г. министерство разослало об этом циркуляры по всей России; в следующем году министерство иностранных дел повторило предписание о том же нашим миссиям и консульствам, на что в ноябре месяце от берлинского посольства было получено, наконец донесение, что Огарев являлся туда для засвидетельствования своего паспорта на обратный проезд в Россию и “на сделанное ему объявление... отозвался, что он не понимает, почему... договор его с крестьянами не приведен еще в исполнение, и что он возвращается в Россию именно для окончания этого дела”

Только в январе 1846 г. в рязанскую гражданскую палату прибыл поверенный Огарева с доверенностью от него на совершение записи, что и было через несколько дней исполнено.

Посмотрим теперь, насколько были легки для крестьян денежные условия, поставленные Огаревым. Во-первых, они уплатили ему сразу 57,142 р. и обязались выплатить в десятилетней срок 85,714 р. Сер. Затем они приняли на себя уплату займа, сделанного их помещиком из сохраненной казны московского опекунского совета на 26-ти летний срок в 310,000 руб. aсc, сколько этого долга числилось после трехгодичной уплаты самим помещиком. По правилам 1830 г. был установлен для ссуд под залог населенных имений 26-ти летней срок с платежом 2% в погашение и 1% единовременной премии (проценты по ссудам были уменьшены до 5%. После трехгодичной уплаты на этих условиях от долга в 310,000 р. асс. осталось 288794 р. асс. что, по переводе на серебро (по курсу 3,50 за рубль серебра), составит 32,512 р.. т. е. почти столько же, сколько оставалось еще внести помещику. Весь же выкуп крестьян Огарева равняется 225,368 р. сер. А если прибавить еще обязательство внести оброчную недоимку — 11,428р., то всего они должны были уплатить 238,796 р., т. е. по 130 р. с души.

Даже для рязанской губ. выкуп этот был не из самых низких: генерал-адъютант Демидов взял в 1832 г., с своих крестьян спасского уезда, рязанской губ. (5,153 д.), несколько меньший выкуп, а именно по 120 р. сер. Правда в этой местности взимались выкупы и вдвое большие: помещики Мещерские,. по договору 1848 г., взыскали с своих крестьян (59 д.) по 254 р. сер., с души (в том же, как и Огарев, зарайском уезде, и почти с таким же наделом: по 5,2 дес. на душу), но бывали и вдвое меньшие сравнительно с тем, который потребовал. Огарев: так, в 1848 г. помещик Рюмин освободил в егорьевском уезде, той же рязанской губ.. 460 д. крестьян с выкупом всего по 87 р. с души (при душевом наделе в 6,3 дес). Так как Огарев был не заурядным помещиком, имевшим в виду только свои интересы, а очень много мечтал в это время с приятелями относительно уничтожения крепостного права в России. то от этого “идеалиста 30-х годов" можно было бы ожидать большей уступчивости крестьянам.

Что уплата выкупа легла па менее зажиточных из крестьян Огарева тяжелым бременем, можно заключить и из следующих слов г. Анненкова: “При совершении акта освобождения упущено было из вида мужицко-олигархическое устройство белоомутовской общины. Богачи в ней и прежде уплачивали государственные и барские повинности за земли и угодья неимущих, распоряжаясь последними на правах второго поддельного вотчинного права, а теперь, когда выкуп пал преимущественно на тех же богачей, остальное население, не участвовавшее в нем, оказалось их неоплатным должником и поступило к ним в кабалу”.

Все крестьяне Огарева участвовали в выкупе, но быть может, более бедным пришлось сделать заем у богачей, и они очутились в кабале у этих последних: очевидно, так надо понимать слова г. Анненкова. Существование значительного количества бедняков в вотчине Огарева подтверждается и большой недоимкою на имении, которую, очевидно, нельзя было взыскать обычными средствами и пришлось зачислить в выкупную сумму.

Как бы то ни было, после того, как договор с крестьянами был окончательно оформлен, то есть в 1847 г. оказалось, что им не по силам принятый на себя обязательства: не имеется возможности уплатить помещику остававшегося за ними долга, крестьяне просили перезаложить их в полной сумме для удовлетворения владельца, опасаясь, в противном случае, после стольких пожертвований поступят в прежнее крепостное состояние.” Согласно с мнением министра государственных имуществ, эта просьба крестьян была удовлетворена…»

Приложение №2

(цитата из книги М. О. Гершензона «История молодой России»)

«…Село Верхний Белоомут, ныне 3арайского уезда, Рязанской губернии, бывшее «Государево дворцовое ловицкое село» на р. Оке, указом императрицы Екатерины II от 3/VI августа 1762 г. пожаловано было в вечное и потомственное владение камер-юнкеру и лейб-гвардии Преображенского полка капитан-поручику Михайле Егорову сыну Баскакову, «за отменную и всем верноподданным известную службу, верность и усердие к «Ее Императорскому Величеству и Отечеству», т.-е. за помощь Екатерине при ее воцарении. В этой вотчине при 600 душах числилась 8127 дес., из них луговой земли 1470 дес., под строёвым дровяным лесом—до 5500, а остальная земля под дворами крастьяискими» и в т. ч. числе неудобного 1). От Михаила Баскакова В. Белоомут перешел к его брату Ивану, а от последнего — к его дочери, . Елизавете Ивановне, вышедшей замуж за Платона Богдановича Огарева: это были отец и мать «идеалиста 30-х годов», поэта и эмигранта Ник. Плат. Огарева.

Мать скончалась в 1813 г., через несколько дней после рождения Ник: Плат., и имение эта по наследству перешло к нему.

В 1834 году, по достижении совершеннолетия, он и вступил во владение белоомутской вотчиной. Перед :нами копия официального акта о вводе Н. П. Огарева во владение Верхним Белоомутом: «3-го июня 1834 года зарайский исправник Лагвенов ввел московского главного архива мин. иностр. дел студента Ник. Пл. Огарева во владение доставшимся ему по раздельному акту с отцом его, д. с. с. Плат. Богд., и сестрой, полковницей Анной Плат. Плаутиной, движимым и недвижимым имением, состоявшим по 7-й ревизии из 1350 душ, с их женами и обоего пола детьми; с господским и крестьянским строением, со скотом рогатым и мелким, с лошадьми, птицей и со всем крестьянским имуществом.

По свидетельству В. К. Влазнева, рязанского этнографа и публициста, уроженца В. Белоомута, о6 Огаревых вообще и в особенности о Н. П. Огареве среди крестьян сохранилась самая добрая память. Барщины здесь совсем не существовало, а оброк был не велик: вначале бедные крестьяне платили 5 руб. асс., средние—10 богатые -15; позднее платили оброки за 1/4 тягла 15 ру6., за 1/2-30 руб., за 3/4-45 руб. и за полное тягло 60 руб. Соразмерно оброку, крестьяне пользовались лугами, лес же отпускался на необходимые потребности каждому. Во внутреннее управление господа не вмешивались, бурмистры избирались сходом, и он же определял оброчную раскладку, рекрутские и другие общественные повинности.

Белоомутские крестьяне жили хорошо, вели большую торговлю пшеницей, рогатым скотом, держали трактиры, заключали контракты по откупам, подрядам и другим делам, вследствие чего многие крепостные приобрели большое состояние.

До 1839 года Н. П. Огарев наезжал сюда не более двух-трех раз, всегда на самое короткое время. Г. Влазнев передает со слов стариков несколько случаев; характеризующих гуманность молодого помещика, который, между прочим, строго запрещал крестьянам кланяться ему в ноги и стоять перед ним без шапки; давал крестьянам заимообразно деньги на покупку рекрутских квитанций и наем охотников, и т. п. Пока старик Платон Богданович был жив, молодому. Огареву не приходилось и думать о вмешательстве в его крепостное хозяйство: отец из патриархального принципа крепко держал в своих руках бразды правления и еще на смертном одре назначил женившемуся сыну, который через несколько месяцев должен был унаследовать все громадное имущества, ничтожное содержание в 4000 руб. асс. на год. Эта роль бесправного барина, человека, чувствующего себя ответственным за зло окружающей его жизни и вместе не властного вмешаться в нее; заставляла Огарева сильно страдать. Уже с половины 1836 года он горько жалуется на это в письмах к друзьям; так, в самом начале 1838 г.; он пишет: «Индустрия-великая вещь; а я честь имею вам рекомендоваться, отчасти в числе г -д проприетеров, следовательно, людей наиболее его занимающихся, говорю отчасти, ибо моя воля стеснена отцом, а болезнь его и детская привычка покорности не позволяет с ним спорить; его как это больно, друг! видеть пользу и не иметь воли сделать ее; это для меня одно из удушающих несчастий; я равнодушно не могу думать об этом, ибо в душу гнездится ужасная мысль... а нет-другого конца не вижу. Думаю: я бы то или другое сделал, но теперь нельзя, когда же?..»

Эта ужасная мысль» -об освобождении через смерть отца ради «пользы других» осуществилась 2-го ноября 1838 года. И вот уже вначале января следующего года молодой наследник говорит в письме к другу о6 обязанности сделать из доставшихся ему 4000 душ по возможности что-нибудь лучшее, «по возможности вывести их из полускотского состояния», а вслед затем сообщает, что занят, между прочим, составлением «прокламации к своим подданным». Очевидно; в это время у него сложился план освобождения белоомутских крестьян, к исполнению которого он и приступил в марте того же 1839 года.

Огареву приходилось считаться с волей и вкусами его жены, Марии Львовны, и есть основания думать, что она, если не прямо, то косвенно противилась его замыслу. Так, вероятно, в апреле 1839 г., он пишет ей из Белоомута, что с величайшим нетерпением ждет ее ответа: «Неужели же ты мне напишешь: нет? Этого быть не может. Надо, надо кончить это дело, я чувствую, что это будет один из хороших поступков. Разумеется, не что-нибудь отличное, потому что я, право, ничего не теряю».

Последние слова имеют цель о, конечно, успокоить жену относительно денежных последствий дела. Что с этой стороны были возражения, показывает следующий отрывок из французской записочки Огарева к Марии Львовне, должно быть, начала 1840 года: «Marie, клянусь, что я тебя не понимаю, за что ты сердишься на меня? Находишь ли ты, что 4 тыс. так уж мало? Ну, если хочешь, возьми себе сколько хочешь. Я сказал -40. тыс. на весь дом. Ну, устраивайся так, чтобы иметь на свой туалет сколько хочешь... Еще менее я понимаю, что тут дурного, не брать взаймы 30 тыс., для покупки совсем бесполезной, когда -дела не в лучшем виде и потому что я хочу освободить своих рабов?.. О, Мария, Мария, дорогой ангел, неужели же я должен отказаться от моих планов, благородных, гуманных, честных, для того, чтобы развлекаться всю жизнь?» Эти выдержки ясно показывают, что Огарев был не совсем свободен в своих действиях; если он взял с крестьян безотносительно довольно большую выкупную плату, то высоту ее, как справедливо говорит автор примечаний к «Переписке недавних деятелей», следует. приписать скорее денежным потребностям жены, чем идеалиста-мужа.

С другой стороны, сам Огарев приступал к освобождению своих крестьян без особенного пыла. В цитированном выше письме его от 8-го января 1839 года, где идет речь о его обязанности вывести крепостных из полускотского состояния, он говорит: «А я не чувствую к тому способности, не чувствую влечения; эта обязанность еще не перешла в любовь. Я чувствую влечение к знанию и искусству. Я хочу писать,—это потребность, это желание, перешедшее в любовь». Действительно так называемая «гражданственность» в это время и еще долго потом стояла для Огарева на заднем плане. Уже с конца университетского периода, его внимание, как и внимание Герцена, обращается от общественных вопросов всецело в другую сторону—к вопросам частью чистого познания, частью личного совершенствования. Он не забывает, что конечная цель - все-таки практическая деятельность, борьба за правду; но он считает нужным предварительно вооружиться и очиститься для этой борьбы,— с одной стороны, «обнять весь мир знания, провидеть начало и результаты идей», с другой — вытравить в себе все, дурные наклонности, наполнить душу любовью и научиться «столько сильно любить, сколько полно желаешь». На этой внутренней, индивидуальной задаче, на выработке мировоззрения и характера, -сосредоточивается теперь весь его интерес, и если прибавить сюда еще религиозно -мистическую окраску, которую приняли эти стремления у него, как и у Герцена; да страстный культ любви и дружбы, достигающий в ото время у обоих кульминационной точки, то станет понятным сравнительное равнодушие Огарева к делу освобождения его крестьян.

15-го марта 1839 года Огарев с женой приехал к ссыльному Герцену во Владимир. Это было первое свидание друзей со дня выслушания, приговора о ссылке и первая их встреча, с женами друг друга. Пять дней, проведенные ими вместе, прошли в каком-то непрерывном упоении; известно, как все четверо пали на колени и молились перед. распятием, как , совершилась «великая мистерия» слияния их в одну душу. Они верили, что в этом -порыве «выгорело нечистое и себялюбивое начало их душ». «Дружба наша, -писала. Н. А. Герцен Огаревым спустя несколько дней после свидания, -лестница к совершенству, и ею мы дойдем до него. Дружба и любовь -ограда душам нашим, ограда, поставленная самим Господом; ничто нечистое, ничто низкое не, переступало ее, и пылинка да не коснется нас во веки!» Таково было и настроение Огарева.

И вот, 19-ю марта, прямо из Владимира, еще не остыв от пережитых здесь восторгов, Огарев поскакал в Белоомут, чтобы переговорить с здешними мужиками об их освобождении. Во Владимире друзья, вероятно, и совсем не говорили о6 этом деле; во всяком случае. замечательно, что в двух письмах Герценов от 21-го марта к Огареву и к Марье Львовне, оно не упоминается ни одним словом. «Грустишь, чай, ты в одиночестве, — пишет Герцен Огареву.-Но, я уверен, после нашего свидания это, одиночество именно принесет большую пользу.

Я сам сознаю, что как-то улучшился взглядом и делом после четырех дней»-и только; ни одного слова поздравления, сочувствия, поощрения: или совета по поводу предпринятого Огаревым дела.

Г. "Влазнев - передает, что Огарев, созвав сход; объявил белоомутцам свое намерение освободить их и передать им всю землю за небольшую плату, и велел им прислать к нему выборных в Москву для составления договора. Г. Влазнев рассказывает также со слов белоомутских старожилов следующую историю. По отъезде Огарева, тогдашний белоомутский бурмистр, Ракитин, с некоторыми богатыми односельчанами, задумали обойти и владельца, и свое общество. Именно, эти богачи, во главе с Ракитиным, всего 11 человек, поехали в Москву к Огареву и объявили ему о полном несогласии крестьян выйти на волю; при этом бурмистр и его товарищи выразили желание получить свободу с заливным заокским лугом, составлявшим третью часть всей луговой земли с. Белоомута, и предлагали за этот луг и свое освобождение 50 тыс. р. сер. Огарев. наотрез отказался уступить им луг, как общую собственность всего крестьянского населения, и соглашался уволить их только с дворовой землей. Между тем, общество, в свою очередь, снарядило ходоков в Москву, которые и раскрыли происки Ракитина и передали Огареву согласие крестьян на их освобождение. Насколько точен этот рассказ, мы не знаем; но что-то в этом роде, по-видимому,- действительно случилось, судя по аналогичным слухам, которые сообщает Анненков.

Как бы то ни было; зимой 1839-1840 г.., очевидно, вопрос был окончательно выяснен с обеих сторон, и в начале марта 1840 г. мы снова видим Огарева в Белоомуте. Перед нами, рукописное письмо его к Марье Львовне, помеченное:

Белоомут; 5-го марта. «Вот я где,- пишет он, — А отрады нигде. Здесь полупонятый умными, совсем не понятый дураками, я только печально могу взглянуть на: этот быт полуобразованных мужиков. Те, которые подстригли бороды и надели длинные сюртуки, смекают и то, и другое, и может быть видят во мне не злонамеренного человека; те, которые остались в серых кафтанах, хотят иметь барина, который спускал бы им неплатеж оброка. Вот из чего состоит это знаменитое село, где я обретаюсь на несколько часов... Теперь около полуночи. Завтра созову сходку, поговорю, и поеду далее. Дней 36 или 17 достаточно, на все».

Формально договор с крестьянами был заключен только 18-го октября 1840 года и затем, пройдя все нужные инстанции, утвержден государем 26-го июня 1842 г. После этого Огареву оставалось еще только явиться в рязанскую гражданскую палату для совершения записи; но он, очевидно, не знал об этом требовании закона и уехал за границу, не исполнив его. Вследствие этого, сенат предписал отыскать его и понудить явиться в ряз. гражд. палату. Министерство внутренних дел разослало циркуляр о6 этом па всей империи; но, конечно, без пользы; затем тот же циркуляр был разослан всем консульствам за границей. Наконец, в ноябре 1845 года берлинское посольство известило, что Огарев являлся туда для засвидетельствования своего паспорта на обратный проезд в Россию и «на сделанное ему объявление отозвался, что он не понимает, почему договор его с крестьянами не приведен еще в исполнение, и что он возвращается в Россию именно для окончания этого дела». Из Берлина Огарев, ждавший денег от Герцена, выехал около 20-го января 1846 года и, очевидно, немедленно по приезде в Москву отправил в Рязань человека с доверенностью на совершение записи в гражданской палате; та запись была совершена 30 января.

Договор был заключен на следующих их условиях. По 8 -ой ревизии в Верхнем Белоомуте значилось 1870 душ: за исключением 42-х душ, ранее отпущенных на волю, и 8 дворовых, «проданных» с семействами Огаревым его сестре, ныне увольнялись в свободные хлебопашцы 1820 д. Пахотной земли в вотчине не было, а числилось. 8127 дес. леса, луга, выгона и усадебной земли, которые вместе с рыбными ловлями и прочими угодьями. переходили в вечную собственность увольняемых крестьян. «За таковое увольнение и уступки им в собственность всех помянутых земель и угодий» крестьяне обязались: во-первых, уплатить выкупных денег 143.857 руб.14 кое. серебр., в число коих они при заключении первого условия, 18-го окт. 1840 г., внесли Огареву 57.142 руб. 85 коп., а остальные 85.714 руб. 28 коп. обязаны уплатить в десятилетний. срок (О внесением каждогодно 4% с остающейся к уплате суммы; во-вторых, уплачивать в законные сроки долг сохранной казне Моск. опек. совета по. займу, сделанному Огаревым 18-го марта 1837 г. на 26-летний срок в 310.000 руб. асс., сколько этого долга еще значилось за трехгодичной, уплатой; наконец, в-третьих, по выплате в течение 10 лет выкупной суммы внести в 3 -годичный срок без процентов оброчную недоимку 11.428 руб. 57 коп. сер. Недоимка это позднее была прощена Огаревым.

По расчету, сделанному В. И. Семевским, долга сохранной казне оставалось еще в момент заключения договора 82.512 руб. сер. Таким образом, сюда белоомутские крестьяне должны были вносить ежегодно в течение 23-х лет по 3.588 руб.. сер., да проценты из 5-ти за сто, что в первый год составляло 3.946 руб. сер., во второй-3.767 руб. и т. д.; выкупная же сумма при раскладке поровну на 10 лет ложилась на них ежегодно платежам в 8.571 руб. сер., да процентами, которые в первый год составили сумму в 3.086 руб. сер., во второй-2.743 руб. и т. д. Итак. Всего крестьяне должны были выплатить: в первый год около 19-ти тыс. руб. сер:, во второй-18% и т. д. с ежегодним понижением.

О дальнейшей судьбе этой сделки мы имеем следующие сведения. В 1847 г. крестьяне просили Огарева перезаложить их в опекунском совете для покрытия выкупной суммы, «опасаясь,— писали они,— в противном- случае после стольких пожертвований поступить в прежнее крепостное состояние». Из письма Огарева к белоомутскому старшине от 23-го дек. 1847 г. видно, что опекунский совет выдал ему 56.673 руб. сер., так что за крестьянами осталось еще 13.071 руб., за каковую сумму Огарев больше процентов не желал получить. Наконец в, 1852 году, по причине затруднения в платеже долга опекунскому совету, общество продало купцу Розанову 1.100 дес. строевого леса на вырубку за 550.000 руб. сер., каковой суммой и был покрыт означенный долг; уплата же процентов опекунскому совету в размере 1 руб. сер. с лугового участка окончена в 1875 году.

Договор, заключенный Огаревым с белоомутскими крестьянами, вызвал в литературе самые противоречивые суждения: П. В. Анненков, излагающий его содержание «по слухам и воспоминаниям современников», признает сумму, полученную Огаревым, ничтожной в сравнении с ценностью, уступленных им угодий. Напротив, В. И. Семевский, имевший в руках копии с делопроизводства по увольнению крестьян Огарева, находит сделку обременительной для крестьян и замечает: «Так как Огарев был не заурядным помещиком, имевшим в виду только свои интересы, а очень много мечтал в это время с приятелями относительно уничтожения крепостного права в России, то от этого «идеалиста 30-х годов» можно были бы ожидать большей уступчивости крестьянам».

Суждение В. И. Семевского, как заметил уже автор превосходного исследования о крепостном праве в Рязанской губ. А. Д. Повалишин, основана на ошибке. Дело в том, что г. Семевский при определении единицы выкупа принял в расчет только количество освобождаемых душ и, .разделим выкупную сумму на число увольняемых.крестьян (236,796 руб. на 1.820 душ), пришел к заключению, что Огарев взял по 130 руб. сер. .с души,-цифра довольно высокая даже для Рязанской губ.

На это Повалишин справедливо возражает, что такой механический расчет правилен только в тех случаях, когда крестьяне выкупали свою личность и не уносили с собой никакого имущества; в последнем же случае стоимость его непременно должна быть принята в расчет для правильной оценки условий выкупа: Деление же, выкупной суммы на количество уступленных десятин (8.127) дает выкуп за десятину в 29 руб. и 3 коп. Теперь надо вспомнить, какова была уступленная земля: мы видели, что она состояла из 1.470 дес. луговой земли и 5.500 дес. леса. Белоомутские луга, по свидетельству того же знатока Рязанского края, расположены по р. Оке (следовательно, поемные) и едва ли не лучшие, после Дедновских лугов, во всей губернии; что же касается леса, то он, очевидно, представлял миллионную стоимость, если только 1/5 его, проданная крестьянами, как мы видели, на сруб, спустя несколько лет после освобождения, принесла им 550 тыс, руб.сер. т.е. сумму в два раза большую, чем весь них выкуп. Если прибавить сюда еще богатейшие рыбные ловли, то станет понятным, почему белоомутские крестьяне доныне считают Н. П. Огарева своим «благодетелем». Очевидно, такого же взгляда держался и чиновник межевого ведомства (позднее директор межевого департамента) Ржевский, который, по свидетельству Анненкова, приехав в 1861 году в Белоомут для размежевания, сказал старикам: «Видите, какая еще благодать остается вам по милости помещика, отдавшего вам все это за бесценок; он теперь очень нуждается, что 6ы вам собрать тысяч сто и послать к нему?» на что старики задумчиво отвечали: «точно, надо бы».

Предоставляя в собственность крестьянам всю землю, Огарев в самом договоре определил способ пользования ею. Распорядок, установленный им, в высшей степени замечателен по замыслу, как попытка создать автономную крестьянскую общину, основанную на равновесии личного и коллективного, начал. Вся луговая земля должна была быть разделена крестьянами по взаимному их соглашению на 1820 равных участков; которые отныне остаются в их семействах собственными и наследственными; точна так же дворовые и огородные места в настоящем их размере становятся наследственной собственностью тех, которые на этих местах действительно поселены. Напротив, лесные дачи, дабы сохранить их от произвольного истребления, на участки нё делятся, а остаются в общем владении увольняемых крестьян; с тем, чтобы количество нужного на сруб леса для каждого из нуждающихся в том крестьян определялось на мирской сходке; на основании состоявшегося здесь приговора сельское правление и должно выдавать крестьянину позволение с указанием места рубки. Земля выгонная, рыбные ловли и прочие угодья с удобными и неудобными местами остаются у крестьян также в нёраздельном владении; здесь, -говорится в договоре,- обыкновенная мера участия каждого из крестьян определяется домашними их потребностями; но, в случае встретившейся чьей-либо нужды, выходящей из круга обыкновенности, как-то: в пользовании из тех угодий более значительном, нежели как обыкновенный быт допускает, — мера такового участия и условности, с ним соединенные, должны назначаться общим согласием крестьян на их сходе, которое сход утверждает своим приговором. Наконец, и отвод вновь мест под население должен производиться не иначе, как с мирского приговора, смотря по возможности и удобству.

Весь этот широкий план, однако же, на деле привел к весьма плачевным результатам, в значительной мере по вине самого Огарева. Анненков рассказывает, что в Белоомуте уже и раньше богачи платили государственные повинности и оброк за неимущих, пользуясь за то их угодьями; теперь, при освобождении, выкуп лег преимущественно на тех же богачей, и, благодаря этому, бедные крестьяне делались их неоплатными должниками, т.-е. попали к ним в полную, кабалу. В довершение правительство при утверждении освободительного акта отчислило некоторые оброчные статьи к ведомству государственных имуществ под предлогом необходимости оградить от расхищения столь ценные в государственном смысле угодья. Таким образом грандиозный замысел, великодушный и теоретически-правильный, на практике породил нелепость. По совершенному незнакомству с действительными условиями сельского быта, с жизнью вообще.

Огарев оказался настоящим «идеалистом 30-х годов». По словам Анненкова, побочный брат Огарева, рожденный от крестьянки, никогда не мог простить поэту этого дела. «Зачем барчонок этот,—говорил он,—не взял с богачей два, три, пять миллионов за свободу, которой они только и добивались, и не предоставил потом даром всему люду земли и. угодья, освобожденные от пиявок и эксплуататоров?»

Но белоомутские крестьяне до сих пор чтут с благодарностью память своего бывшего помещика. Когда в 1877 году, 31 мая, он умер в Гринвиче, они, узнав об этом, на сельском сходе постановили приговор такого, содержания: «Принимая во внимание все оказанные им нашему обществу неизгладимые из памяти благодеяния, как в бытность крепостного права, так и при отпуске па волю в свободные хлебопашцы в количестве 1820 душ, со всеми угодьями; состоящими при нашем селе, за соразмерную без отягощения нас сумму, мы единогласно постановили: дабы почтить память нашего незабвенного и любимого нами бывшего помещика К. П. Огарева, .с сего 1877 года учредить отныне и на все времена: в день смерти его, 31 мая, каждогодно в воскресный день, ближайший к этому числу, творить об упокоении души его и родителей его поминовение в церкви через священнослужителей службой соборной панихиды и, кроме того, ежедневно иметь поминовение души его с родителями; расход на это производить из общественных сумм». Кроме того, из двух новых приделов кладбищенской церкви в В. Белоомуте, освященных в 1879 году, один назвал Никольским по святому, имя которого носил Огарев; наконец, в 1900 году, по ходатайству белоомутского общества, разрешено учредить в Белоомуте библиотеку имени Н. П. Огарева. Как в библиотеке, так и в волостном правлении висят его портреты. Когда летом 1901 года, вдова поэта, Наталия Алексеевна,. Тучкова-Огарева, прислала в Белоомут его портрет, сельский сход постановил искреинейше благодарить ее «за в дар присланный порет ее супруга,-сказано в приговоре,—бывшего нашего помещика Николая Платоновича Огарева, память о котором в продолжение шестидесяти лет со дня освобождения нашего жила, живет и вечно будет жить в сердцах наших семейств, как об отце и благодетеле, щедро наградившем наше общество своим имуществом, которым мы, владея и пользуясь, живем обеспеченно». Немногие из помещиков крепостного времени оставили по себе такую светлую память среди своих крестьян, немногие поминаются доныне в сельских церквах. И есть что-то глубоко-скорбное и вместе примиряющее в этих заботах рязанских мужиков о душе изгнанника, чье тело зарыто в далекой, чужой земле.»

Приложение №3

(цитата из книги: «А.И. Герцен. Полное собрание сочинений и писем. Под редакцией М.К. Лемке. Том V.»)

«…Каков же самый договор, легок ли он был для крестьян?

На этот вопрос в литературе есть разные ответы. Занявшийся им прежде других г. Семевский арифметически высчитал, что крестьяне платили по 130 руб. с ревизской души (на самом же деле душ было больше), и пришел к заключению, на основании других примеров, что «даже для рязанской губернии выкуп этот был не из самых низких» и что «от идеалиста 30-х годов можно было бы ожидать большей уступчивости крестьянам»

(«Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX в.»,т. II, 227—231). Но исследователь экономического быта рязанских крепостных, г. Повалишин, указал почтенному историку на ошибочность такого приема. Расчет г. Семевского был бы совершенно правилен, если бы Огарев отпустил крестьян на волю без всякого имущества; тогда, действительно, 130 руб. исключительно, так сказать, за личность нельзя было не признать суммой по тогдашним временам вовсе не незначительной. Между тем, если всю сумму выкупа разделить не на число душ, а на число десятин, то получается стоимость десятины 29 руб. с копейками, а так как на душу приходилось по 4 1 /2 десятины, то, следовательно, за землю они и уплачивали все 130 руб., а личность отпускалась бесплатно. Что же касается того, стоила ли тогда земля таких денег, то вопрос этот решен безусловно в пользу Огарева, потому что в В.-Белоомуте луга были лучшими в губернии, а лес был настолько хорош, что через десять лет, крестьяне продали из 5,500 дес. только пятую часть и получили с купца Розанова 550,000 руб. серебром. Мало этого, сестра Огарева, узнав о его условиях с крестьянами, предлагала ему продать все ей и давала ровно вдвое—по 250 руб. с души. Если Огарев сам и писал жене в апреле 1840 г., что он «право, ничего не теряет», то, разумеется, делал это только для того, чтобы Марья Львовна не противилась такому освобождению... Мы не знаем, на каких условиях Огарев отпустил бы крестьян, если бы не был женат именно на ней.

Потом крестьяне сами хорошо поняли всю выгоду договора, и добрые их отношения с бывшим барином поддерживались всегда….

… «С юных лет я слышал, — рассказывает г. Влазнев,— от своего отца, не раз говоренные моим старшим братьям: «Ребята, на молитве поминайте о здравии и спасении раба божья, болярина Николая. Таких отцов родных, как наш барин-то, немного на России…»

Наконец, уже в наше время — вот как еще помнят Огарева его крестьяне; «1901 года июля 22 дня мы, нижеподписавшееся, Рязанской губернии, Зарайского уезда, Верхне-Белоомутской волости, села Верхнего-Белоомута, государственные крестьяне, быв сего числа на сельском сходе, собранном по распоряжению волостного старшины М. А. Шлыгина для обсуждения дел общественных надобностей, на который из числа нас всех 540 домохозяев, имеющих право голоса на сходе, явилось 160 человек, где сим приговором постановили: выразить свою искреннейшую признательность от лица всего Верхне-Белоомутскаго сельского общества бывшей нашей помещице Наталье Алексеевне Огаревой, за в дар присланный ею 2-го июня сего года портрет ее супруга, бывшего нашего помещика Николая Платоновича Огарева, память, о котором в продолжение шестидесяти лет со дня освобождения нашего жила, живет и вечно будет жить в сердцах наших семейств, как о друге и благодетеле, щедро наградившем наше общество своим имуществом, которым мы, владея и пользуясь, живем обеспеченно. В чем составили сей приговор и к оному подписуемся». (Следует 160 подписей, частью за себя, частью — за неграмотных. Подписи заверены волостным старшиной, затем этот приговор явлен в волостном правлении и, наконец, утвержден земским начальником. Ив. Мельгуновым).

24 ноября 1913 г., в день столетия рождения Огарева, верхнебелоомутцы также не остались пассивными (См. № 271 «Рус. Вед.).»

Анатолий Горбунов

 

 На фото: 1. Николай Платонович Огарёв. Портрет конца 1830-ых годов.

2. Празднование юбилея Огарёва (у верхнебелоомутского волостного правления).

Источник: https://vk.com/@483672385-ob-osvobozhdenii-krestyan-sela-verhnego-beloomuta-np-ogarevy

 

 

#луховицы#луховинь#луховицкийрайон#луховицкийгородскойокруг